Младшие сыны народов (продолжение)

После парашютных прыжков
командный состав в роте поменялся. Да и не ротой стало наше подразделение, а
авиаотрядом! На места не в меру нервных и вечно орущих строевых офицеров пришли лётные командиры.
«Дело ближе к полётам», - думали мы и не ошибались!..


Инструкторы, они же командиры
звеньев, всё больше уделяли внимания нашей тренировке на плохеньких, но немного
имитирующих полёт польских тренажёрах. Отрабатывали мы элементы полёта и в
беседках, которые были установлены в саду. Всем казалось это игрой чьего-то
больного воображения. Командиры решительно пресекали наши весёлые толки по
поводу способа обучения и делали своё дело.
«Пешим по лётному» - так назывался этот тренаж на языке инструкций.
По-очереди мы брали в руки маленькую модель самолётика и, потихоньку
перемещаясь по предполагаемому кругу полётов, показывали и громко рассказывали
все элементы задания, параметры показаний приборов и возможные действия при
аварийной ситуации. Теперь-то я понимаю, что так вырабатывалась моторика –
автоматизм действий и ход мыслей в полёте. И сейчас, когда наступило время высоких технологий, я вижу на экране
телевизора знаменитых «Витязей», которые играют в «наши игры» перед
показательными выступлениями в небе Москвы.


Первый провозной полёт с
инструктором на борту, и первый самостоятельный вылет запомнил каждый из нас
навсегда! Двенадцать минут полёта, а
сколько впечатлений!


- Инструктор его (самолёт) так, а
я его так! – делились опытом первого
полёта курсанты, собравшись кучками в казарме вечером. Мне же он запомнился
утренним ярко-синим небом, лёгкой дымкой на горизонте и запахом раскалённого
металла, проникающим в кабину из моторного отсека…. Ещё помню тревожное
чувство, что никогда не хватит у меня внимания лететь и одновременно наблюдать
за многочисленными приборами.


К каждому курсанту после
двенадцати часов налёта с инструктором садился заместитель начальника училища
по лётной подготовке Лысенко Фёдор Степанович. В управление самолётом он не
вмешивался совершенно и ни слова не говорил по внутренней связи. Лишь иногда, и
этого все побаивались, он имитировал отказ двигателя в процессе набора высоты,
убрав полностью газ. Курсант должен, действуя по инструкции, выбрать место
приземления вне полосы, а то и приземлиться на поле. После полёта и заруливания на предварительный
старт начальник оценивающе рассматривал курсанта, с которым слетал, и уходил
молча. Или…


- Полетишь, сынок? – спросил он
меня после контрольного полёта, спокойно и открыто заглядывая в глаза.


После утвердительного ответа
высокий начальник сделал короткую запись в моей лётной книжке…, и я полетел!
Неописуемо чувство восторга! Помню только, что постоянно оглядывался на
пустующее заднее кресло, где должен сидеть инструктор, и от избытка эмоций
приоткрыл немного фонарь пилотской кабины. Фонарь по «закону подлости»
заклинило, и он не «хотел» закрываться. На снижении, при изменении режима
работы двигателя, появилась вибрация, и фонарь сам сполз и сел на место -
оставалось немного дожать. Дело молодое! Чувства опасности и самосохранения
отсутствуют напрочь, поэтому отказов от самостоятельного вылета не было.


Вечером, после заруливания на
стоянки, в сквере лётного городка меня бросили в фонтан прямо в одежде!
Традиция такая была, которая заведена не нами и давно…


Монголы плоховато усваивали
вывозную программу: вроде всё понимали, кивали головами, а делали по-своему. Жалко
было их инструктора, когда тот мокрый до копчика вылезал из кабины, махал рукой
и бежал к баку с питьевой водой.


- Опять этот батыр Гомбо зажал
ручку управления так, что еле вырвал самолёт из пике! – жаловался на
судьбинушку инструктор коллегам.


Гомбо, насупившись и опустив глаза долу, с
удручённым видом сидит на скамейке. Заместитель по лётной подготовке садился к
монголу в самолёт после вывозной программы несколько раз и… уходил, махнув
рукой. Таймур (Тимуром звали мы его), поджарый, весёлый и симпатичный посланец
древней страны летал ловчее, и его выпустили в первый самостоятельный полёт
одновременно с нами.


Огромна наша Земля! Кажется, что
теория вероятностей не оставляет нам даже малейшего шанса на повторную встречу
с малознакомым человеком, который с другого конца огромного континента. Ан,
нет! Монгольских пилотов мне довелось увидеть два раза после выпуска из
училища…


Первая встреча произошла в
Академии Гражданской авиации в Ленинграде, куда меня направили на курсы.
Володька Молчанов, пилот вертолёта из нашего отряда, пригласил меня сходить с
ним вроде бы как за компанию в общежитие, где жили монголы - его однокурсники
по училищу. Поднявшись в номер, я не поверил своим глазам: за столом сидели
«Вовкины» монголы и «мои» - Тимур и Гомбо. Меня однокашники узнают сразу, хотя,
как они порой говорили раньше, все мы, русские на одно лицо (?).


У монголов существует странная
традиция – накрывать при встрече стол гостям! И вот они уже лихо попивают
«Пшеничную» водку из стаканов, не отставая от Володьки, высокого крепкого
парня, и затевают никчёмный и, как мне показалось, давний спор:


- Я буду министром Гражданской
авиации Монголии! – после приёма очередной порции спиртного громко
провозглашает свою «мечту детства» Тимур.


- А я!.. А я!.. Я буду
председателем народного хурала! – стуча себя в грудь и брызгая слюной, кричит
Гомбо.


Вовка лёгким движением ручищи отстраняет
конфликтующие стороны друг от друга на безопасное расстояние, а их коллеги предлагают всем уже крепкий чай.


Другая, более короткая встреча
была у меня с монгольскими пилотами в Ульяновске, куда нас собрали на
всесоюзное совещание руководящего состава. Они учились в ШВЛП (школа высшей
лётной подготовки). В короткой беседе я узнал, что Тимур живёт в
четырёхкомнатной квартире в центре Улан-Батора и летает на «АН-24», а Гомбо
возглавляет экипаж самолёта «ТУ-154»…


У вьетнамцев при выполнении
полётов была беда немного другого рода. Маленькие и поджарые, они теряли
сознание через раз в зоне при отработке фигур высшего пилотажа, где перегрузка
достигает пяти-шести единиц. Инструктор привык к их «отключениям» и спокойно
привозил из зоны обмякших и висящих на ремнях азиатов. Перед полётом будущих
вьетнамских ассов пристёгивали к креслу особенно тщательно потому, что
завалится слабак и заклинит своим телом ручку управления в передней кабине.
Тогда беда: инструктору придётся спасаться на парашюте! На земле после прилёта
к самолёту бежали доктора с нашатырём, вызванные по рации. Мяса вьетнамские
курсанты ели мало. Они всё больше на рис
«нажимали», а шоколад им выдавали без ограничения - для повышения жизненного тонуса
и гемоглобина в крови.


Летом полёты проходили ладно.
Рациональное трёхразовое питание усиливалось стартовым завтраком, который
привозили на аэродром, где разбивалась посадочная полоса. В набор входили
калорийные продукты: шоколад, какао, масло. Обязательным было и горячее мясное
блюдо. Летали теперь самостоятельно, но во вторую кабину сажали ещё одного
курсанта для лучшей устойчивости и управляемости самолёта. Его роль – пассивный
дублёр. Право вмешиваться в управление самолётом он имел только в крайних,
катастрофических ситуациях. Две аварии случились одна за другой через неделю.
Как в замедленной съёмке происходила одна из них у меня на глазах…. Мы сидим на
лавках под натянутым от солнца и дождя брезентом и занимаемся кто чем. Самолёт
при посадке грубовато касается полосы и немного отделяется вверх. Пилот-курсант
совершает первую в своей жизни, ещё пока не роковую лётную ошибку. Для
предотвращения высокого отскока самолёта от земли он интуитивно немного двигает
ручку управления «от себя», чем усугубляет ситуацию - попадает в так называемый
«вынужденный резонанс». Этого вполне достаточно чтобы повторный удар о землю
был намного сильнее. «Прогрессирующим козлом» называют пилоты, и даже учебники,
подобные «совместные взбрыкивания» экипажа и самолёта. Происходит это всё
исключительно по вине лётчика. Всего-то и надо было - как написано в инструкции
- задержать ручку управления в посадочном положении, увеличить мощность двигателя и уйти на второй
круг.


Из «квадрата» (место отдыха)
видим, как при повторном ударе о землю у учебно-тренировочного самолёта ЯК-18А
отлетает переднее колесо, а стальная стойка шасси режет землю как хороший плуг.
Веером летят осколки винта, и самолёт, встав на нос и секунду «подумав»,
капотирует (переворот через носовую часть), ломая своим весом пластик фонаря
кабины. Пыль рассеялась. Мы видим, что из крыльев текут струйки бензина, а подбежавший
первым к аварийному самолёту инструктор просовывает через разбитый пластик
фонаря руку в кабину и выключает зажигание. Затем он извлекает, ломая остатки
оргстекла, облитых топливом курсантов,
которые находятся в начальной стадии шокового состояния, в стадии возбуждения,
и затевают драку.


- Зачем дёргал ручку?! – кричит
москвич Витька Дунаев.


- Я не трогал! Ты сам! –
отбрыкивается дублёр, парнишка из Украины, и защищается от нападения друга.


Это они зря горячатся. Ручка
управления в передней кабине, которую расплющило при ударе значительно больше,
прошла у Витьки между плечом и грудной клеткой, а могла бы и через грудь…
Инструктор растаскивает свару, а над полосой проходят один за другим самолёты,
нуждающиеся в посадке. Подкатил «Кировец» и сдвинул останки самолёта с полосы,
а мы быстренько собираем мелочёвку и равняем борозду. Полёты продолжаются. Дневной план налёта надо выполнять!


Всю эту картину наблюдали воочию
не только мы, но и младшенькие сыны своих отцов, которые пришли в сентябре на
первый курс обучения. Они проходили строем по краю лётного поля в соседнее
село, для выполнения работ по уборке картофеля. Буквально через две недели,
после повторения капотирования в другом отряде, при котором потребовалась
госпитализация курсантов, около десятка
первогодков написали заявления об отчислении из училища «по собственному
желанию». Командиры без промедления и уговоров удовлетворили прошения. Не нужны
на лётной работе, как и на других, люди с богатым, но немного больным
воображением. Эти ребята теперь всегда будут бояться самолётов - даже во сне!..
(ПРОДОЛЖУ)